И вот я, «земную жизнь пройдя наполовину», достиг той точки
на линии жизни, где начинается спуск по склону, скольжение к смерти. Этот путь
обычно и печально зовут «осенью», «сумерками», и в этих словах саудаде
прорастает сквозь молодость, которая осталась там, позади, и никогда больше не
вернётся. Меж тем, это время может стать и цветущей весной, плодоносным летом,
если бы мы, примирившись с силой всего, что должно быть, и покорившись
неизбежному, научились бы жить со спокойной мудростью и проницательным умом,
пересматривая в нём уже совершённые ошибки, полагая его чем-то вроде решетки в
исповедальне, строгим судом, где мы сами добровольно себя судим и выносим себе
приговор. Одним словом: если бы нам удалось собрать в это очистительное время
цветы мудрости высшего урока, родившегося из густой чащи жизненного опыта, в
котором превращаются в пепел лучшие иллюзии… И после, освобождённые от амбиций,
сбросившие одежды гордости, с душой, очищенной от неприязни, мирной и светлой,
мы будем стареть в высшей науке добродетелей и в ясном ожидании обязательной
смерти c готовыми
к улыбке губами, чтобы в неопределённый для нас момент сказать спокойно: «Когда
Бог захочет!», и в утешающей уверенности, что в Вечности мы встретимся с
дорогими нам созданиями, которых очень любили, и кого смерть отдалила от нас.
Это установленное время вечной вечерни - час
религиозного вечера для человеческой души, возносимой верой и благословляемой
абсолютной уверенностью в Боге.
В этот период жизни, удалённой от бесполезного трепета и
близкой к Мудрости, глаза думают обо всем, на что падает взгляд, а шаги
размышляют обо всей земле, на которую ступают ноги. Радость памяти – вспоминать
с удовольствием, а угасание разума – для учительной рефлексии. Блеск глаз
затухает, но внутренний свет разгорается. Вот почему уши слышат внутри себя
песни добра, а глаза, которые много видели, видят теперь вокруг бескрайние
пейзажи «vanitas vanitatam”
(«суеты сует»); душа заполняется прощением сердечных грехов, и от сострадательной
иронии (единственной приемлемой иронии) по отношению к слабостям человеческого
существа, который входил надменно на
праздник жизни энергичным и высокомерным, а теперь должен уйти согбенным,
смиренным, возможно завернутым в грубый францисканский саван…
Теперь душа склоняется над тем, что произошло с ней и
размышляет мудро над этим; и если руке какого-либо писателя, как я, хочется ещё
и ткать романы – приятная печаль для сохранения воспоминаний, которые не что
иное, как поэзия воспоминания в преклонном возрасте, последнее тепло, последний
золотой луч, уже почти зимний на последней остановке; - также и для души,
которая много страдала и в страдании очистилась, может пробудиться альтруизм
поведать другим об обучении на своём опыте, оставляя таким образом в наследство
урок, полученный в горечи жизни.
Комментарии
Отправить комментарий