ХХI
20 апреля
Рауль, я только что совершила
огромную глупость. Я потеряла голову. Я не смогла. Несколько дней назад мой муж
вернулся из Торреш и сегодня мы поехали в Монте-Эшторил, чтобы провести наш
«медовый месяц», как он язвительно сказал. Мой отец сопровождал нас, обедал с
нами, но рано вернулся в Лиссабон, потому что у него был суд. От станции, куда
мы спустились проводить его, мы прогулялись пешком в сторону Кашкайша. На
возвышенности я присела на каменную скамейку, вдалеке можно было видеть
Эшторил, виднелся и берег Кашкайша, море. Мы были одни. Не знаю, почему, но мне
вспомнилась другая скамейка в Паласиу де Криштал, откуда тоже было видно
море,.. и подумалось,что
Это
перевернуло меня. Я была спокойна и печальна, глядя на море… Это был первый
раз, когда после полутора лет отсутствия моего мужа в Африке, мы были вместе.
Руи взял меня за руки и назвал «мой дружочек». В море появился корабль. Я
смотрела вокруг, не видя… Печаль заполнила мою душу… Руи рассказывал мне об
Африке, о том, как он выполнял поручения, о бизнесе, который он начал, об
уступках, которых добился и которые принесут ему большую прибыль, о наследстве
тёти Каштру и Лима, о правительстве, о министре, о запросе в парламент и обо
многих других неясных, далёких и сухих для меня вещах, о которых я плохо его
слушала, в болезненной меланхолии, которая уже заполнила мою душу и проросла в
моём сердце!.. Потом он сказал, что никогда не забывал меня и привёз мне
подарок, который мне должен понравиться, и это было сказано почти мне на ухо,
так, что я чувствовала, как его дыхание нагревает мою шею, а усы касаются уха. Я
вздрогнула… Очнулась… Посмотрела в глаза Руи! Он нерешительно смотрел на меня!
-
Пойдём отсюда. Я себя нехорошо чувствую…
Я взволнована, помоги подняться.
Он
спросил меня:
-
Что-то случилось? Тебе плохо?
-
Голова кружится… и болит, … мне очень плохо!
Руи
протянул мне руку. Я дрожала. Ускорила шаг. Мы вошли в отель. Поднялись в наш
номер. Я попросила Руи дать мне отдохнуть – немного поспать. Освободилась от
одежды, надела халат. Муж опустил шторы и медленно вышел, я вытянулась в
шезлонге, закрыла руками глаза и стала думать о тебе.
Кажется,
мне что-то снилось, когда я почувствовала, как кто-то тихо вошёл в комнату. Я
тут же поднялась. Это был Руи.
- Тебе
лучше? – спросил он заботливо.
- Так
себе, - ответила я.
Он не
много приподнял шторы и улыбаясь, показал мне жёлтый конверт, который принёс с
собой.
- Что
это? – спросила я испуганно.
-
Ничего такого…, это первые известия от нашей Марии.
И прочитал:
«Скучаю и целую. Ваша Мария».
- Моя
девочка!
Определённо,
напоминание от тёте Евгении меня тронуло. Это было большое удовлетворение для
нас обоих. Это нашло отклик в нас. Мы говорили о Марии. Сквозь полуприспущенные
шторы проникало тепло. Я нашла в сумочке её портрет и, сидя на шезлонге, мы
рассматривали его с любовью. Руи взял меня за руки, гладил их, потом провел
ласково рукой по талии, а я продолжала, улыбаясь, смотреть на портрет моей
Марии, на её красивые зелёные глаза, её золотые волосы кольцами, её утончённое
английское выражение лица, её неуловимую улыбку. Руи, который смотрел на меня
пристально, приблизился ртом к моей шее, шепча:
- Моя
дорогая Габриэла!
В моих
руках ещё был портрет дочурки, и я была ещё поглощена им. Внезапно Руи, улучив
момент, поглощая меня взглядом, сгрёб меня всю и с неистовым нетерпением сильно
прижал меня к груди; его пламенный рот искал моего, с жарким свистом между
стиснутых зубов и со сладострастным жарким взглядом; и вот уже его грубые и
похотливые руки нетерпеливо и насильно снимали одежду, касались, сжимали и
овладевали моим телом, которое я пыталась защитить. Очнувшись, я ощутила
фатальную реальность присутствия своего мужа рядом со мной, факт реальности
интимного контакта со всеми его брутальными желаниями, со всеми его отталкивающими
стремлениями бешенной и животной дикости! Мною овладел бунт физический и
моральный, во мне зажегся, усилился ужасный гнев, дикая ненависть, которые мне
придали невероятную смелость и силу.
- Не
трогай меня, Руи, не трогай меня! Я тебе не принадлежу!– сказала я ему, стоя,
решительная и непреклонная перед ним.
- Ты
моя жена! – кричал он.
- Нет!
-Это
всё твои капризы, но их пора прекратить!
-
Никогда!
- Ты
моя, и я имею право на тебя.
И
бросился на меня. Но я в решительном жесте скрестила перед собой руки, и
выкрикнула ему:
-
Никаких прав ты не имеешь!
- Я
докажу тебе обратное! – и смеясь с сарказмом и гневом, прыгнул на меня, как
тигр.
- Трус!
– выкрикнула я, кусая его руки, которыми он меня хватал и тянул меня за
запястья, тянул меня с силой на шезлонг, на который я упала, скорчившись под
напором этого грубого насилия.
- Как я
тебя ненавижу! Отпусти меня, Руи! Отпусти меня! Я тебе не принадлежу. Я не
твоя. У меня есть любовник!
-
Лжешь!
- Не
лгу!
-
Клянёшься?
-
Клянусь!
- То
есть это была правда? Мерзавка!
И с
горящими глазами, открытой глоткой, сжал моё лицо, ударил меня по голове
железным кулаком, стал душить меня!..
Не
знаю, что произошло дальше. Кажется, хозяева гостиницы, услышав мои крики
поспешно вошли в комнату, пришли мне на помощь, вынув меня из рук моего
разъярённого мужа, который меня ужасно избил, и убил бы меня, если бы меня не
спасли вовремя.
……..
Я
больше не видела Руи. С наступлением вечера я села в поезд и приехала сюда, в
дом моего отца, и сейчас, в десять вечера, не знаю больше ничего о том, что
произошло. Ни мой отец, ни мой муж не вернулись к ужину. Тётя Евгения глупо
смотрит на мою завязанную голову, не понимая, как я это смогла так упасть (я ей
дала такое объяснение) из поезда, а моя дочь невинно играет, хотя она уже
плакала, когда увидела меня раненой.
- Что
же это такое!.. – говорит тётя Евгения с испуганным взглядом, не понимая
совершенно, что произошло, и зачем я пишу и для кого такое длинное письмо.
11 часов ночи
Сохранится
ли прошлое? Что принесёт будущее? Что за ситуация у меня! Когда я думаю о своей
дочери, я чувствую себя полной решимости и очень храброй, благодаря разуму,
долгу, чувству собственного достоинства, религии, чтобы встать на тот путь,
который я себе наметила; я всё испортила, всё, в ужасный миг импульсивности! Но
я не могла, не могла! Чувствовать себя в руках другого, принимать его поцелуи,
быть вынужденной говорить ему: «Люблю тебя», или, даже если и не говорить, что
оставлять его в уверенности, что люблю – невозможно для меня! Есть одна
возмутительная ложь! – общественная добродетель, если хочешь, но я её не
понимаю и не умею совершать, и она меня возмущает!
Напрасно,
в последние минуты, сидя на скамейке и глядя на море, я себе твердила: «Это мой
муж, я должна любить его». Напрасно я думала: «Я мать, у меня есть дочь».
Ничего не получилось!
Моя
страсть главнее всего! Какое несчастье! Любовь моя, то, что я думала подавить в
себе, возродилось, и мой Бог, с какой силой! Думаю о твоей несправедливости, о
лживости твоей любви, о твоём предательстве, о твоём презрении, о твоём
возмутительном пренебрежении, о твоём убийственном молчании, об ужасном зле,
котороё ты мне сделал, отравив мою душу – думаю обо всём этом непрестанно,
разъярённо, навязчиво, но не могу убрать тебя из моей души, вырвать тебя из
моего сердца! Сегодня я ненавижу тебя, завтра – люблю. И никогда эта буря не
успокоится в моей душе. Никогда. Я это очень ясно чувствую. Неправильно писать
тебе, но я не могу этому сопротивляться! Знаю, что ни тебе, ни кому-либо
другому мне не следует кричать о своей боли, но также чувствую, что не могу
хранить её в себе.
Как я
несчастна!
Габриэла.
Комментарии
Отправить комментарий