Antero de Figueiredo. Doida de amor. Письмо шестое.


VI

14 февраля

Рауль, в конце концов, в чем состоит моя измена? В чём я солгала? В чём тебя обманула? Какие планы составляла с Арналду против тебя? Когда? Как? Изменила отношение к тебе? Моя душа перестала жить в твоей душе? События моей жизни перестали трогать тебя? Я отдала свою любовь другому, а тебе продолжала показывать, что люблю тебя? Может быть, я говорила Арналду: «Бери моё сердце, бери мои мысли, бери мою душу – всё это твоё»? Или я, может быть, говорила: «Арналду, вот мои глаза, отдаю тебе их, они твои; вот мой рот, отдаю тебе его, он твой; вот моя грудь, она твоя; вот всё моё тело, бери его, оно принадлежит тебе, отдаю тебе его сознательно, потому что знаю, что даю, кому даю и почему даю»? Я говорила это? Делала это? Если бы я его любила, то зачем бы стала твое рабой? Мне нравилось иногда страдать от него? Он слышал легкий шёпот моей любви? Меня когда-нибудь взволновал его поцелуй? Меня бросала в сладостный озноб в один миг лишь одна его ласка? Нет. Ничего этого не получил он от меня. Ни моих поцелуев, ни моих взглядов, ни моих жестов – ничего из того, что я думаю, ничего из того, что я чувствую, чем обладаю, и лишь только давала ему то, что хотела дать.
Итак, что я ему дала? Мои горькие слезы ? Мои слова агонии? Безнадежность моих жестов? Ложные обещания моих безумных ласк? Выражение ужаса, которое я ему вынуждена была показать в от ужасный час, когда Арналду мне угрожал этими чертовыми письмами?  Это я ему дала? Нет? Что же ещё? Мой голос, когда я говорила? Цвет моих волос, когда их укладывала? Запах моего тела, который он чувствовал? Но, мой Бог, чем в итоге он обладал? А, я знаю! Он обладал моими ночными кошмарами, моими галлюцинациями!
Да, потому что в момент ослепления, в кризис страшного испуга, во время которого полностью теряется голова, мы смеёмся и плачем для мужчины, который нас запутывает и запугивает силой, угрозами, хитростью, и чтобы бороться и победить его, мы обнимаем его с притворной весёлостью, сделанной из страха, и он нас обнимает и целует; потому что во время мгновенного приступа слабости мы умеем реагировать, мы не умеем проходить сквозь вихри рассуждений и чувств, который волнуют нас; поэтому в трудное мгновение мы не можем защититься и падаем в обморок, такая женщина называется изменницей – она, которая в трудное и ответственное время даёт сознательно такие доказательства своей преданности? Нет! Нет! Нет! Это не значит обманывать! Это не значит лгать! Но тогда в чем я предала тебя? В чём? В чём? Вот что находится за пределами моего понимания, ожесточает меня, волнует меня, сводит меня с ума! Но ты не знаешь, не понимаешь, что когда страстно любишь кого-то, когда чувствуешь к нему так, как я чувствую к тебе, безумную любовь, абсолютно невозможно думать о ком-то другом, невозможно, чтобы нравился другой, и что чужой настойчивый взгляд в нас вызывает скуку и тошноту? Не знаешь, что огромная любовь не признаёт разделения с кем-то другим? Что огромная любовь от нас забирает всё наше существо, и что всё то, что не является «нашей любовью», просто ничто, абсолютно ничто, так что весь остальной мир перестаёт существовать? Ты этого не знаешь? Значит, ты не знаешь женской души; значит игнорируешь полностью глубины моего сердца, ничего не знаешь обо мне, ни о силе, ни о нежности моей любви к тебе.
Мой романтизм и мой идеализм страдают в отчаянии от тех оценок, которые ты мне даёшь. Моё сердце нежно и создано, чтобы любить одного и навсегда, оно, которое способно питаться мечтами и только мечтами, как может оно согласиться на дурные действия!... Если бы моя душа испачкалась, я бы умерла.
Измена? Не чувствую ни в моей душе, ни в моём теле, ни в моей совести даже тени измены. И если женщина не чувствует в себе этой измены, то кто может её чувствовать? О, такая значимость придаётся телу, и почти никакой – душе! Иногда чувствую желание не защищаться больше, не писать больше ни слова, не делать больше ни одного движения, чтобы реабилитировать себя в твоих глазах. Зачем? Разве тот, кто так оскорбительно сомневается заслуживает таких искренних объяснений?


Габриэла.

Комментарии