Конечно, не существует какой-то онтологии более «правильной»,
чем другая. Каждая онтология – есть лишь «указатель на реальность»[1],
позволяющий разделяющим эту онтологию реальность своей жизнью проявлять.
В португальской жизни, культуре, поведении и литературе меня
заинтересовало, во-первых, очевидное отличие португальцев от остальной Европы,
а во-вторых то, что мне эти отличия очень нравились. И когда я стала разбираться,
то выяснила, во-первых, что существует уникальная португальская онтология, а
во-вторых, что более близкого мне «указателя на реальность» я никогда не
встречала.
А потом нашлась ключевая книжка, которая называлась
«Искусство быть португальцем» португальского поэта, писателя и философа
Тершейры де Пашкоаеша (1987 – 1952)[2], где
были собраны основные понятия и операторы этой онтологии.
Весь дальнейший текст – это изложение для русского читателя
португальской онтологии, разумеется, окрашенное моей персональной
интерпретацией. Но без неё это была бы не онтология. При этом, интерпретируя, я
буду внимательно следить за тем, чтобы самой следовать собственно португальской
онтологии.
Итак, начали…
Онтологическое начало
– saudade
У Португалии есть не только собственная культура, что есть у
каждого народа, но и собственная онтология, воплощающаяся в этой культуре. Своя
национальная онтология.
В этом смысле португальцы претендуют на то, чтобы быть
мировым народом. Как японцы, или китайцы, или индусы или евреи – те, у кого
национальное находится под онтологическим руководством. Кстати, португальцы
знают, что они – мировой народ, хотя и маскируют это провинциализмом.
Онтология – чаще всего переводится как «учение» о бытии. В
Португалии же собственно «учения» нет, но есть «слово о бытии», сказанное в
народных песнях, литературе и далее выраженная, наконец, в начале 20 века в
португальской философии.
Но эта философия себя саму считает более искусством, чем
чисто интеллектуальным и рациональным занятием. Поэтому и не поворачивается
язык назвать их онтологию, даже в её рационализированном виде «учением».
Соответственно, и «бытие», и процесс бытийствования
закономерно считается в первую очередь искусством. Так и называется программная
книга Тейшеры де Пашкоаеша: «Искусство
быть португальцем».
Первоначалом этого искусства быть, и вообще первоначалом
бытия для португальцев является чувство. Честно говоря, я не знаю
другой онтологической картины, где «первоначалом» было бы чувство.
Это не чувство вообще, а конкретное чувство, которое носит
название “saudade”. Это
слово считается непереводимым. Часто оно переводится как «тоска» или
«ностальгия», «печаль». Тейшера де Пашкуаеш попробовал определить, из чего оно
состоит, и как возникает.
В его версии «saudade»
– это чувство разделённости материального и духовного, чувство наличия напряжения между
материальным и духовным.
Если обдумать это, то можно признать это не только за
онтологическую базу португальской онтологии, но и бытия за пределами
португальской культуры и народа. Такого рода чувство, уверена, двигало Львом
Толстым, более того, оно мучило его, как мы знаем сегодня из дневников его и
его жены. Оно двигало Достоевским, создававших невыразимо прекрасных,
«идеальных» людей, страдающих в материальном мире. Им был движим самый
прекрасный рыцарь Дон Кихот, о котором Teixeira de Pascoaes пишет, что «у saudade есть «ребро»
донкихотства. Saudade не чужда Дон
Кихоту, а Сервантес любил Камоенша» (71).
В конце концов, почти каждый человек испытывает стремление к
возможному, лучшему миру и почти отчаяние от невозможности его полной реализации
в мире, где он находится, а также горе, когда душа близкого человека навсегда покидает
его тело, сожаления о том, что было возможно, но не было сделано, чувство
необратимости времени и действия. Это все – проявления saudade. Но смысл португальской онтологии в
том, что она указывает, что это и есть главный бытиеобразующий принцип. Быть –
значит чувствовать разделённость и напряжение между материальным и духовным
постоянно, делая это основным двигателем.
Saudade – это
одновременно любовь и боль. Любовь, стремящаяся к воссоединению, боль – от
разделенности.
Saudade –
это вообще ощущение разделённости: настоящего от будущего, выраженного
надеждой, и настоящего от прошлого – выраженного памятью. И в памяти и в
надежде есть любовь и боль.
«Saudade
через желание (желать – это хотеть, а хотеть – надеяться), в силу собственной
природы желания есть также и надежда, также как есть память через боль» (76).
В основе португальской онтологии лежит чувство. Это, таким
образом, какая-то противоположность
буддизму, где все чувства (хорошие или плохие, радостные или грустные) – лишь
ненужные колебания, и усилия предпринимаются по освобождению от них.
Принимая правила португальской онтологии вы открываете мир и
себя миру через чувство saudade.
Вы должны его найти, и в момент, когда нашли – отдаться, полностью, без страха,
абсолютно не зная, что с вами дальше будет происходить, и как преобразится ваше
чувство, и как оно преобразит вас. И
через это вам откроется мир, и новая жизнь. А ваше чувство будет вашим
путеводителем.
Португальская онтология ближе к христианской, в которой
основа – любовь. То есть чувство сильное. И saudade тоже содержит в себе любовь. Португалия – католическая страна,
её онтология принимает христианство всецело, но накладывает на него и на
местную португальскую церковь свои особенности. Португальская картина мира
смещает фокус христианства и христианской онтологии с Бога на чувство (любви и
сострадания – к себе, ближнему, Богу), объявляя его мирообразующим. И дополняет
любовь болью, считая её необходимым условием подлинного бытия: «Боль необходима для продолжения усилия, без
неё нет ни героизма, ни красоты, ни духовной жизни, без неё человек
обманывается относительно своего жертвенного предназначения и теряет причину
быть» (118).
Тейшера де Пашкуаеш писал, что «любое чувство, по мере его совершенствования, становится религиозным».
Можно было бы сказать, что с точки зрения португальской онтологии – любое
чувство приведет вас к Богу, если вы сможете отдать себя ему полностью.
Реализация через
жертву
Важный оператор португальской онтологии «реализация через жертву».
Здесь
«высочайший закон жизни – закон жертвы. Он управляет
универсальной гармонией. Если бы он исчез, мир превратился бы в хаос» (28).
Бытие не может реализоваться через свою собственную судьбу –
но только через судьбу того, кому оно жертвует свое бытие. Saudade реализует прошлое и будущее через память и надежду.
Есть три формы жертвы: смерть (война, борьба) – любовь
– работа
(28), и три общности, которым индивидуальный субъект жертвует себя: семья –
родина – человечество. Семья – родина – человечество –
это духовные бытия с усложняющейся духовной сложностью. Вершина этого – Бог
(33).
И также вершина чувства – религиозное чувство: «В итоге,
никакое чувство не заслуживает быть в нашей душе, если оно в своем собственном
стремлении к совершенствованию не превращается в религиозное» (40).
Но в стремлении снять не допустить разрыва материи духа, для
португальской онтологии важен и сам индивидуальный человек, потому что из
индвидов и их жертв складывается бытие духовное. Поэтому важно помнить, что индивид – это первоматерия духа, и важно
придерживаться культа здоровья, который приносит красоту, радость (34).
Легенды
Португальская культура заполнена легендами. И это не
исторические анекдоты или истории, в которые, разумеется, никто не верит, а то,
во что верит до сих пор большинство, при всей невероятности этих историй.
Самая прекрасная и невероятная, конечно же, легенда о Короле
Себастьяне, превратившаяся в огромное культурное течение «себастьянизм».
Краткая суть истории такова: молодой, красивый, неженатый,
не имеющий наследников , безрассудно смелый король Себастьян отправился в
Африку для битвы с маврами. В результате в 1578 году в битве при
Алкасер-Куибире его войско было разгромлено, а тело двадцатичетырехлетнего
короля не было найдено. Потом были свидетельства того, что он не умер, а попал
в испанский плен. Также были свидетельства того, что король укрылся на
таинственном острове, и что, в итоге в трудное для Португалии время он
вернется. Вера в это сохраняется в разных вариантах и аспектах до сих пор[3].
Спрашивается, как могут вполне современные люди до сих пор
верить в возвращение Короля, который погиб почти 500 лет назад? Как можно ждать
этого? Для Португалии – возможно. Потому что основанная на чувстве онтология
безусловно является идеалистической. И поэтому, как сказал Тершейра де
Пашкуаеш: Неважно, насколько легенда
правдива. Легенда формирует то, что для нас более ценно, чем реальная история»
(41).
В легенде о Короле Себастьяне безусловно чувствуется
присутствие истории Христа. Разгром под
Алкасер-Куибиром был для народа Португалии похож на то, чем была для учеников
Иисуса трагедия Голгофы (117). А себастьянизм, будучи мистическим выражением нашей
боли, сейчас под сенью ночной тени является будущим солнцем Возрождения (117)
Португальский идеализм
Португальскую философию Тершейра де Пашкуаеш называет «натуралистическим
идеализмом». Использует он также выражения «натуралистический мистицизм»
и «саудоистический
идеализм» (118)
Чувство саудического
производит наш идеализм. Он рассматривает жизнь Духа как находящегося в свободе
материи. Материя существует, Дух живет, потому что жить – значит быть
сознающим; или до этого, Дух существует в Материи, а Материя живет в Духе. Дух
и Материя – это два лица тайны: природа первичная, дьявольская, и природа
божественная, окончательная. Превратить демоническое в божественное – вот в чем
состоит наш идеал, на поле патриотизма он состоит в том, чтобы поднять
создателя живого и индивидуального к созданию духовному: Семье, Родине; в
нахождении гармонии между двумя формами Реальности, Надеждой и Памятью на поле
философском; Язычеством и Христианством на поле религии; и на поле
социально-историческом наш идеализм состоит в том, чтобы найти гармонию между
Традицией и Революцией, Наследием и Персональностью (121).
Натуралистический
идеализм идёт изнутри наружу. Он не утопичен: но его собственная Реальность в
его выражении более чистая и трансцендентная. (122)
Под влиянием saudade
внутренние формы Природы, формы ещё экзистенции, а не жизни, достигают своего
тела памяти, своего воображаемого способа существования, ангельского и
совершенного состояния – Образа. И посредством него сообщаемся также с Семьей,
Родиной, Человечеством, Богом. Человек в добродетели (свойстве) саудоистской
способности, памяти и надежды поднимается от собственной ничтожности и
случайности к созерцанию Царства Духовного. Мы видим Бога глазами Saudade;
и таким образом реконструируем духовно свой облик, который, будучи
реконструирован, принимает участие в нас самих. Поэтому образ Бога нам
представляется в одеждах Человечества, христианизированности и Иисуса (123).
Иисус Христос – это
очеловеченный Бог для нашего удобства и спасения. После того как человек
поднимается к Богу, Бог спускается к человеку, потому что Надежда обожествила
человека, а Память вочеловечила Бога (124).
Как можно видеть, наш
Идеализм религиозный и антиинтеллекутальный, поскольку идеи, рассматриваемые
сами по себе, к своей олимпийской чистоте становятся стерильными. Есть
необходимость в том, чтобы они были чувственными, чтобы они смешивались с нашим
собственным бытием и становились прямыми стимулами для нашей деятельности»
(124).
Наш Идеализм –
саудоистический, поскольку он оживляет надежду и память, а также он религиозный
и народный (124).
Я чувствую, что здесь у читателей могу возникнуть не вполне
правильные ассоциации и смыслы, связанные с религиозностью, народностью, или
патриотизмом. Здесь «религиозность, народность, патриотизм» совсем не
используются в пропагандистской функции, потому что пропагандировать это
совершенно не нужно. Хотя в Португалии и есть различие между народной культурой
и культурой элитарной, всё же этот разрыв минимален, а где-то происходит полное
переворачивание этой иерархии: народная культура и литература становятся
материалом для утонченной философии, а изысканный и, наверное, самый сложный
поэт в мире Фернандо Пессоа – народным поэтом, стихи которого читаются, в том
числе наизусть, на стихи которого складываются новые песни, цитатами из
которого начинается каждая новая неделя в моем обычном португальском
ежедневнике и т.п.
И это следствие того, что в центре португальского бытия
лежит чувство. Оно позволяет удерживать как раз минимальную дистанцию между
народным и элитарным, между повседневной жизнью и высокими идеями патриотизма.
Saudade – источник поэзии, «превращающей
материю в дух» (68). Поэзии в первую очередь, но и литературы вообще. Поэтому
португальская литература «гораздо более спонтанна и эмоциональна, нежели чем
интеллектуальна» (65). И, как следствие – «в Португалии столь маленькая
дистанция между культурной литературой и литературой народной» (66)
Операторика Saudade
У Тейшеры де Пашкуаеша в его книге есть «необязательная»
ссылка, набранная мелким шрифтом, которая раскрывает операторику
онтологического действия saudade. Этот небольшой кусок не требует
моих комментариев.
Это чувство
является душой души родины, такая сокровенная единица, которую основывают два
первичных элемента: желание и память.
Человеческая
душа, вступая в контакт с реальностью, приобретала разные позиции, которые
затем влияли на окружающую среду. Существует мир романтический и мир
реалистический; или мир – как выражение силы жизненной, инстинктивной и
творящей, и мир – выражение механических регулярных сил. Однако, существует
также и мир – выражениеsaudade. Не будет ли подлинным именно этот мир? Что существует
кроме воспоминаний, умерших следов таинственного (мистического) бытия, которое
прошло?...
В осязаемых
формах предстают перед нами остановленные кристаллизации, как будто остывшие,
энергией которых мы не можем наполнить настоящий момент, чья деятельность
исполняется в будущем времени и чьё объективное проявление проходит в уже
прошедшем времени. Да: мир есть то, что было_ и то, что должно быть, выражение saudade.
В начале была
Надежда. Её полет сквозь пространство идеального будет воплощен в памяти в
пространстве конкретного. Универсум – это вид автоскульптуры, в которой
мимолетная надежда, которая его оживляет, отливается в формах памяти.
Полет Надежды,
кристаллизуя, вылепляя ощущаемую реальность, получает от каждой кристаллизации
новый импульс к творению. Так, в её минеральной кристаллизации уже впечатан растительный
импульс, в кристаллизации растительной впечатан импульс животный, и в
кристаллизации животной – импульс духовный. Так, три последовательных полета
Надежды в этой «подлинности, которая происходит с вещами», являются её тремя
могильными памятниками.
Но полет Надежды
достигает такой высоты, где она освещает саму себя и рефлектирует о самой себе.
Её путь направляется вовнутрь неё самой, освобождаясь от пространства, и мы
получаем Сознание или духовную Память.
Пока Надежда
является творцом, средой (средством), переходом, она следует в восходящем
чувстве; но когда она одухотворяется в своей собственной конечной цели, она
обращается назад, охватывая сверху пройденный путь, всю внутреннюю Природу.
Действие живого
– прямое, созидающее; действие же духовное – рефлексивно, созерцательно. Мысль
– этот не тот, кто думает, но то, что думается.
Дух – это
Завершение, высшее Создание. Сверх него не ведаем мы новых форм Жизни, новых
«воспоминаний Надежды».
Жизнь хотела
познать себя, стать сознательной, ограничивая свое прогрессивное движение, в
итоге иметь возможность узреть себя в своих внешних умерших формах и в своих
формах будущего воображаемого совершенства. Жизнь есть просто отсутствие
Прошлого и Будущего; и поэтому, мир есть выражение saudade.
Чувство saudade содержит
в себе отсутствие предмета, по поводу которого оно происходит, тогда как
«реалистическое чувство»» включает присутствие предмета, а «романтическое
чувство» включает его неопределенность
(119-120).
Человеческие следствия
португальской онтологии
Разумеется, каждая онтология накладывает на своих носителей
отпечаток в их характере.
А при онтологических искажениях (онтологии, реализуемой но
целиком, а лишь в некоторых аспектах с пренебрежением к другим онтологическим
аспектам) приносит печальные и негативные характеристики своим носителям.
Основные характеристики португальской души:
-
Гений приключений
-
Дух Мессианства
-
Чувство независимости и свободы
Без творящей деятельности
нет ни свободы, ни независимости. Каждый миг свободы нуждается в том, чтобы
создавать и защищать его как оплот. Он представляет собой состояние усилия –
радостное и скорбное; радостное потому, что дает осознание человеку своей
значимости, скорбное потому, что требует работы в мирные дни и жизни во времена
войны. Рабство же есть состояние успокоения и печали (93)
Негативные характеристики:
-
отсутствие настойчивости (упорства, постоянства)
-
низкая (ничтожная) печаль
-
зависть
-
болезненное тщеславие
-
нетолерантность[4]
-
дух имитации
[1]
Позаимствовала этот термин здесь http://ne2.ru/pointers/
[3]
Я спросила в шутку у своего португальского знакомого, человека нецерковного
совсем, глубоко укорененного в естественно-научном образовании, верит ли он в
то, что Себастьян вернётся? И получила совершенно неожиданный ответ: «Да,
конечно, он вернётся. И он возвращается к нам каждый день».
[4]
Надо сказать, что со времен Пашкуаеша нетолерантность полностью преодолена.
Более того, есть ощущение, что Португалия успешнее других европейских стран
справляется сегодня с проблемами мигрантов. Толерантность здесь главная
программная идея государственной политики, очень успешно реализующаяся.
Комментарии
Отправить комментарий